Тело на асфальте Наступающий день обещал быть хорошим. Ещё один переливающийся день лета, о котором так грустно-приятно будет вспомнить зимой и вздохнуть. Нет ничего лучше золотой середины – немного облаков, в самый раз для того, чтобы не было мучительно жарко и дул приятный ветерок, и чтобы солнце не скрывалось надолго. Впрочем, этого солнца пока не видно, оно ещё не успело забраться высоко, да и шёл я по большому двору своего спального района, больше похожему на маленькую рощу, чем на обычный двор. Мне стало даже как-то жалко, что детство своё я провёл в самом обычном маленьком дворе, без этих деревьев, зато с песочницей и качелями. Я шёл по асфальтированной дорожке, делившей двор пополам, обгоняя редких прохожих, которые тоже шли на электричку – я не люблю ходить медленно. Лучше прийти пораньше, чтобы уж точно не опоздать – из этого чёртова «спальника», кроме как на электричке, по-другому быстро и не выберешься. А опаздывать мне было нежелательно, даже если учесть, что не было ещё и семи утра. Я с интересом наблюдал за людьми. Жалко только, что по-настоящему интересных людей много в центре города, а здесь одни и те же иммигранты с чёрными волосами и смуглой грязной кожей, гопники в спортивных штанах, тусующиеся на лавочках у подъездов, и какие-то совсем уж безликие обыватели, которых больше всего. Хотя, впрочем, те же обыватели, если у них что-то случается, могут представлять собой интерес для наблюдателя – допустим, заносят они в подъезд тяжеленный шкаф, и даже странно становится, что не матерятся при этом. Если только тихо, сквозь зубы. Видимо, город, это огромное хранилище культуры, всё-таки подмял их под себя, и у них теперь есть даже повод гордиться прочитанной парой умных книжек, из которых они ничего не поняли, и ежегодным походом в какую-нибудь Третьяковскую галерею. С этими мыслями я дошёл до конца дорожки и двора, не переставая присматриваться к обгоняемым людям. Какая-то тётя лет пятидесяти, как обычно, полная, в светлой блузке и тёмной юбке чуть ниже колен, с маленькой сумочкой и пакетом в одной руке (в пакет они имеют обыкновение складывать всё, что не поместилось в сумочку – никогда не понимал этой логики), с короткой стрижкой, как и все пятидесятилетние тёти и вообще все пятидесятилетние женщины, живущие в этом районе; какой-то приблизительно того же возраста дядя в чёрных брюках с ремнём и заправленной в них клетчатой рубашке с коротким рукавом, с неизменной черной квадратной сумкой через плечо и свёрнутой в трубку газетой в руке (хорошо, если «МК», а ведь обычно какая-нибудь совсем убогая «Комсомолка» с её цветными картинками, как будто для детского сада, а не для отцов и матерей семейств, или вообще, не дай Бог, какая-нибудь «Жизнь», которую и в руки-то взять противно); высокий худой паренёк лет шестнадцати, максимум восемнадцати, в футболке, джинсах и кроссовках, с орущими наушниками в ушах и нашитой на сумке «Korn», который, конечно, сейчас мнит себя крутым неформалом, а года через три или лет через пять устроится, получив образование, на работу в какой-нибудь офис, будет ходить в светлой рубашке и тёмных брюках, не испытывая при этом никакого дискомфорта, слушать по радио заунывные баллады западных поп-звёзд и говорить, что вся русская музыка, особенно попса и шансон – дерьмо, а он любит что-нибудь более «интеллигентное» или более «тяжёлое» (какой-нибудь Linkin Park), и даже из «Korn» он, по его же словам, «вырастет». Эти люди шли вместе со мной на электричку, и было грустно оттого, что не с кем поговорить дорогой и, сколько ни подмигивай, все будут в лучшем случае недоуменно отворачиваться, и никто не подмигнёт в ответ. Вслед за «неформалом» я, выйдя из двора, начал спускаться к проезжей части, обогнав сильно пахнущего какими-то духами, потного и пыхтящего дядю лет пятидесяти в костюме. Ему, вероятно, не очень легко было идти, он странно подпрыгивал и, видимо, не мог идти быстрее, хотя я его легко обогнал. Платформа, бывшая промежуточным пунктом моего путешествия, находилась на другой стороне улицы, которую надо было перейти. Мы втроём – я, паренёк с «Korn» и пыхтевший вслед за нами дядя, - подпрыгивая на склоне, спускались к проезжей части. Я подумал о дяде – почему он так громко пыхтит? Вроде не толстый. И почему от него так сильно пахнет духами? Потеет, наверно, вот и душится. А ещё и костюм надел. День-то жаркий будет. А к костюму ещё и очки – зачем ему очки? Несмотря на костюм и очки, он упорно не хотел производить на меня впечатления человека, занимающегося интеллектуальным трудом. «Больше похоже, будто он для чего-то вырядился, куда-то сегодня едет, - подумал я. – А очки ему нужны, чтобы в электричке читать любимую «Комсомолку»… Тьфу, пакость!..» С этими мыслями я дошёл до обочины и остановился, ожидая, когда проедет машина. «Зебра» была метрами двадцатью левее, вход на платформу – прямо напротив «зебры», но мне всё равно хотелось поскорее перейти дорогу, это был словно последний отделявший меня от цели рубеж, с которым хочется побыстрее разделаться. Какая-то часть моего сознания продолжала формальное наблюдение за реальностью, и потом я смог вспомнить, что, когда я стоял на обочине, мимо меня на огромной скорости вихрем пронеслась, кажется, «десятка», а потом раздался глухой удар, и что-то шлёпнулось на землю. Снова стало тихо. Наушники парня продолжали громко орать. «Вот и дослушался», - совершенно безразлично, к своему удивлению, подумал я. «Дослушавшийся» юный неформал лежал на асфальте лицом к небу. Футболка задралась, приоткрывая узкую полоску живота. Широко раскинутые ноги заканчивались трогательными голубыми носками. Слетевшие при ударе кроссовки валялись чуть поодаль. - Ёб твою мать! – выдохнул сбоку от меня пыхтевший дядя. Мы медленно подошли к телу. В позе парня выражалось какое-то залихватское, удалое гостеприимство. «Все флаги в гости будут к нам!» - говорили, казалось, его широко раскинутые руки, а глаза под влиянием чувства были блаженно закрыты. Только рот не улыбался. Дядя встал на колени и приложил ухо к груди парня. - Умер, - сказал он, выпрямившись. Мы помолчали. Что делать, было непонятно. Ну что вот делают в таких случаях? Обычно собирается толпа зевак, находится кто-нибудь более инициативный, чем остальные, начинает звонить в разные службы и давать разные указания окружающим. Здесь же собираться почему-то никто не хотел. Редкие в этот ранний час прохожие с опаской посматривали в нашу сторону и спешили дальше к платформе, словно боясь, что, если они подойдут, их постигнет та же незавидная участь, что и лежащего на асфальте беднягу. Никто не переходил улицу в этом месте, хотя так обычно делали многие; все, словно сговорившись, пошли через переход. Выехавшая из-за поворота машина сбавила скорость, плавно обогнула нас и рванула дальше. - Ну что, в скорую будем звонить, или в милицию, а? – дядя вопросительно, стоя на одном колене, снизу вверх посмотрел на меня. Мне стало как-то неуютно из-за того, что со мной советовались, взваливая часть ответственности за происходящее на мои плечи. Я бы предпочёл, чтобы мне дали приказ. Можно даже с нецензурной бранью, я бы стерпел. Но только не надо меня ни о чём спрашивать. Похоже, мой товарищ по несчастью думал примерно о том же. У меня было преимущество – я был как минимум в два раза моложе его. Вообще, вопрос сейчас был в том, кто из нас двоих первый сумеет воспользоваться каким-нибудь поводом, чтобы улизнуть. Но повода не было, нас было всего двое, и в открытую вешать друг на друга этого несчастного не хватало наглости. - Давайте позвоним, - с безразлично-раздражённым, как мне представлялось, видом ответил я. Как будто мы что-то ещё могли сделать. Я вытащил из кармана мобильник и, подумав о том, что денег на счету и так остались копейки, набрал заветные «03». К моему удивлению, ждать пришлось недолго. - Слушаю вас, - сказал немного раздражённо женский голос на другом конце воображаемого провода. - Здравствуйте, - сказал я и вдруг замолчал, потому что не знал, что говорить дальше. - Здравствуйте, - ответили мне. – Что у вас случилось? Я слушаю. Я собрался с мыслями. - Тут человека сбило… - Понятно. Адрес назовите. - Адрес… «Чёрт, какая это улица? - подумал я. – Живу здесь пять лет, а не знаю, как называется эта чёртова улица, до которой ходьбы пять минут». – Послушайте, - обратился я к дяде, - вы знаете, что это за улица? - Улица? – на его лице отразилось удивление. – Булатниковская, а что? «Ничего, придурок», - со злостью подумал я. Он был мне неприятен. Я сказал в трубку название улицы. - В каком состоянии пострадавший? – спросили в трубке. - Мёртв, скорее всего, - подумав, ответил я. – Пульса нет, - я вопросительно посмотрел на дядю. Тот энергично закивал. Мне показалось, что он чему-то радуется, хотя сказать наверняка этого, конечно, было нельзя. Мы, жители мегаполиса, умеем скрывать свои эмоции, когда надо. - Так… в таком случае, раз ничем помочь ему нельзя… вы звонили в милицию? - Нет ещё, - сказал я и зачем-то добавил: - Сейчас позвоним. - Хорошо, звоните в милицию, машину мы пришлём. Ждите, - сказали в трубке. - Спасибо, - ответил я. Дядя по-прежнему молча сидел возле трупа. - Что сказали? – спросил он. - Машину пришлют, - ответил я. Мне не хотелось с ним разговаривать, несмотря на то, что мы оба попали в одну и ту же передрягу, если это можно было так назвать. Я завидовал проходившим мимо людям – им удалось избежать этого. По какому-то дурацкому стечению обстоятельств именно меня угораздило оказаться рядом с этим бедолагой, нет, рядом с этим дураком – по сторонам смотреть надо, а не Korn свой слушать. Ладно бы играло у него там что-нибудь нормальное – Sonic Youth, или там Mudhoney, или, на худой конец, Nirvana, - а то слушают дерьмо всякое и чего-то ещё хотят. А потом и сами попадают, и людям жизнь портят. И этот тоже хорош – сидит себе и сидит, хоть бы сделал что-нибудь, слюнтяй несчастный. Ладно я – джинсы рваные, кеды, волосы длинные... А этот костюм надел. Уж его-то, наверно, лучше послушают, чем меня. Обратись, воззови к людям, ну! Эй, есть здесь кто-нибудь, на чьи руки можно сдать бесхозный труп?.. Внутренне я кипел от бешенства. - Господи боже мой! – выдохнул у меня над ухом чей-то голос. Я обернулся. Возле нас стояла женщина, уже почти пожилая, не очень высокого роста, сухонькая, с копной золотистых кудряшек на голове, и сжимала рукоятки сумки в руках, держа её перед собой. Сумка была больше, чем обычные дамские сумочки, и традиционного пакета у неё не было. «Вот она, спасительница!» - подумал я. От этой детски-наивной мысли мне тут же стало смешно, и я еле удержался от улыбки. Надо было сделать подобающее её восклицанию выражение лица и соблюсти мрачную торжественность момента, провести обряд посвящения в свидетели трагедии как полагается. - Сбили!? Мы с «слюнтяем» молча кивнули. Почему-то я сразу почувствовал к нему симпатию. - Господи, насмерть… - сочувственно произнесла она. – И мальчик-то какой молодой, красивый, жить бы да жить ещё… Сбили, сволочи, ай-яй-яй! Ишь, машин понакупили себе и ездят, гоняют… Ну видишь же, что человек идёт – уступи дорогу, притормози! Нет, я за рулём – хозяин, плевать я на всех хотел… А мальчик, мальчик-то какой молодой! – затараторила она, сочувственно глядя на тело в голубых носках и прижав кулаки, сжимавшие ручки сумки, к груди. - Ах! – вдруг воскликнула она и вопросительно-требовательно взглянув на меня, спросила: - А вы в скорую звонили? Её, видимо, осенило. - Звонили, звонили, - стремясь избавиться от переключившегося на меня внимания, ответил я. - А в милицию? - Нет ещё, сейчас… - начал я, но она не дала договорить: - Как не звонили!? Обязательно сейчас же позвоните. Позвоните, позвоните! – затараторила она. - Позвоним, позвоним, сейчас позвоним, - ответил я и немного отступил, чтобы она не кричала мне прямо в лицо, но она снова придвинулась и продолжала требовать, чтобы я позвонил. Видимо, голубые носки произвели на неё ужасающее впечатление. Мне пришлось отойти ещё дальше и достать телефон, чтобы от неё отделаться. Она вернулась к трупу, не прекращая тараторить. «Дура», - с бешенством подумал я, набирая номер. На этот раз отвечать не хотели долго. Видимо, линия была занята потоком сообщений о ночных трупах, явившихся миру, как один, только после рассвета. На нашего «свеженького» места не находилось. - Слушаю, - произнесли наконец в трубке. Мне показалось, что я опять попал в «скорую» - голоса были до безобразия схожи. - Здравствуйте, - сказал я и, уже без паузы, продолжил: - Здесь человека сбили. Насмерть. В скорую мы звонили. - Адрес назовите. Я назвал адрес. - Хорошо, ждите. Скоро будут, - сказали на том конце провода и повесили трубку. Я вернулся к месту трагедии. Слюнтяй курил и, посматривая то на труп, то на женщину, изредка (как у него это получалось?) вставлял словцо между очередями тараторящего пулемёта. - Что, и вот так прямо сбили, и не остановились, и уехали?! – изумлялась она. – Изверги, ей-богу, изверги. Ну нельзя же так, ну нельзя… А милиция, милиция-то куда смотрит! Что ж, права у них нельзя отобрать, что ли?! Вот права бы отняли, и никого бы не сбили тогда! По всей видимости, и я, и слюнтяй хотели резонно возразить, что сначала обычно сбивают людей, а потом уже отбирают права, но вовремя одумались. - Господи, господи, что ж это творится-то! – не унималась женщина. Слюнтяй начал озираться по сторонам – видимо, она тоже ему смертельно надоела. Трескотню женщины прервал гудок приближавшейся электрички. - Ах! – воскликнула она. – Господи, я же опоздаю! – и побежала через дорогу, рискуя разделить участь лежавшего на асфальте. Похоже, она удовлетворила потребность в острых ощущениях на весь день. Слюнтяй посмотрел на часы, потом на прибывающую электричку, потом на меня и спросил: - Слушай, ты же не спешишь? – и, прежде чем я успел открыть рот и что-либо ответить, извиняющимся тоном сказал, кивая в сторону платформы: - Ну я побежал, у меня это… поезд. Он побежал вслед за женщиной. Жалко, что тебя не сбило на второй полосе, подумал я. Вы бы очень хорошо смотрелись вместе, по разные стороны разделительной линии, ногами в противоположные стороны. Симметрия относительно прямой, так сказать. Подумав, я решил, что, в общем-то, это закономерно, потому что в милицию звонил я и показания брать будут у меня – свой номер я «засветил». Так что мне все равно придётся ждать ментов. Тем не менее, ненависть ко всем троим, включая труп, не покидала меня. Особенно ненависть к слюнтяю, который так ловко и подленько смотался у меня из-под носа. Тоже мне, человеческое братство. Лишь бы всё спихнуть на другого. Тут я почему-то подумал о том, что я сам всё с удовольствием спихнул бы на слюнтяя, только он оказался немного изворотливее и наглее, а значит – лучше меня. И я не дотягиваю даже до его уровня. «Нет, чушь собачья! – сжав челюсти, мысленно ответил я себе. – Я остался бы в любом случае, даже если бы он не ушёл». «Ну да, конечно, - ответила совесть. – У тебя не хватило бы смелости так трусливо убежать, как он, но ты хотел это сделать. «Ну да, хотел, - отвечал я, - а что такого? Все хотят себе хорошего, и я хочу. Чем я хуже остальных? Да и кому вообще нужно это тело? Этого парня в нём уже нет, он где-то далеко, и что может случиться с этим мешком костей? Даже если его переедет грузовик, ему не будет ни больно, ни приятно. Ему самому сейчас больше всех на свете наплевать на его тело, потому что оно уже не его. Почему же мне не наплевать? Нет, надо уйти!» «Не уходи, - отвечала совесть. – Ты ничего не сделал в этой жизни, сделай хоть это! Будь хоть здесь героем!» Я ходил и ходил туда-сюда. Время шло, но не было ни милиции, ни скорой. Люди всё так же шли мимо, машины всё так же описывали дугу, огибая злосчастное место. «А как ты посмотришь в глаза его матери? – спросила совесть. – Никто, никто, и даже ты не захотел остаться возле её бедного мальчика!» Я начал подыскивать в уме ответы, но стук колёс следующей электрички вывел меня из оцепенения. Я опаздывал на работу. У меня были свои дела. Я не мог жертвовать ими ради парня в голубых носках, какими хорошими бы они ни были. Я повернулся и, опустив глаза, не смотря по сторонам, быстрым шагом пошёл к платформе, помимо своей воли стараясь показать, что просто проходил мимо и не имею никакого отношения к лежавшему на асфальте бесхозному телу молоденького мальчишки. Наступающий день обещал быть хорошим.
